Крикни Убийца, тоненьким голоском - Страница 7

Обратившись к Бену задумчивой частью своего лица, он слушал оглушительную бомбарду мнения драматурга, рассуждения о женских платьях, политике, сценическом движении, умниках и дураках, плакальщицах, фаворитах короля Шотландии, эпиграммах Марциала, чертовой легкости Уилла, украшенном буфами сорочке Бесс Брунгтон; о всех поэтах-соперниках и их ошибках; о масках, стратагемах , труппах мальчиков, сосках королевы, пляшущих джигу как Ипполита — сколько для этого нужно Искусства, — единствах в Ахилле (сражен, поднял бровь), гусином пироге перед ними (попробовал и приговорил), изломанной музыке и тому подобными неожиданными поворотами, и, наконец, о дворе.

— ...и хныкающий Оксфорд? Какие слухи о нем?

— Живет, помаленьку. — Легкое движение и ангел исчез. — Как там милорд Чехарда? А синьор Фанфаранадо? Не забудьте: как он обращается со своим трубачом.

Бен фыркнул. Армин отхлебнул. Он выпил за вечер полбокала неподслащенного вина; съел кусочек булочки с тмином и подцепил на вилку засахаренную айву.

— Я знал его раньше, чем отплыл ковчег, и у нашей старой королевы (да благословит ее Иисус) еще были зубы. И луна еще не была круглой. — Схватил щепотку соли, дал упасть. — Зажилил у моего мастера Лонисона золотое кольцо в унцию весом (тройскую): пустяк для него. Когда я был подмастерьем, то сочинил на него балладу: «О для О». Ее надо петь на мотив «Половина Ханикина».

— Кольцо? Для Ганимеда?

Бровь.

— Уж точно не для его графини. Она может сидеть в золе и кричать «О, полцарства за маску лошади». Говорят, что его дочки имеют одну нижнюю юбку на всех, как Сестры один глаз. — Темное лицо отвернулось, к Бену повернулась светлая половина. — Хорошенькое кольцо, причудливой формы, с двумя камнями. Говорят, что он видит свою любовницу только когда смотрит в зеркало. Женился на себе.

— Нет господина-госпожи? — Чертов Уилл. — Никого не ласкает?

— Что, разве он должен писать сонеты ночному горшку? Вот его философия: все, что есть, только для него.

— И все-таки он не Эпикур, чтобы жить только ради удовольствий. Но он презирает то, чем занимается.

— Бен, потише. Ты же не хочешь, чтобы ему передали твои слова.

— Заткнись. — Неуклюжий подзатыльник, от которого Армин — на вид не двигаясь — уклонился.

— Тем не менее была одна любовница, которая завладела им. И потом разгорелся огонь — я бы сказал что слышал, как дули меха. И в ее пеленках был весь круглый мир. Тогда еще дождь не прошел дважды с того времени, как Адам сделал себе штаны из листьев живой изгороди. Армада была желудем. Ты, великий Бен, сидел за букварем, и знал по латыни не больше, чем епископ...

— Рассказ, парень.

— Вер нашел эту шлюху в Венеции...

Кружка пошла вниз.

— Дороже чем Таис (так я слышал) и потратил на нее тысячи акров земли — а также все свои лошади, экипажи и башни, — которые она проглотила как землетрясение в свою щель. — «Да уже поставь ее».

— Кожа и волосы. И крик Больше мяса, Больше мяса.

— Настоящая фурия... — Хорошая тема, и Бен почувствовал, как в нем заработало воображение. — ... и на своих котурнах выше майского дерева. Да, шлюха, которая ворует у приятеля, которого ты прикрываешь гульфиком. Она носит под сорочкой его бриджи и, как венецианская шваль, гордо выставляет их напоказ. — Его неуклюжий пегас почувствовал шпоры и взвился в небо.

Где Кит сейчас, что страх внушил бы ей?

Гремел как гром любой его глагол.

Ведь льстец Уилл стихи слагает в честь

Тимура злобного в одежде золотой,

И прославляет Тартара тиранство,

Что в юбку с фижмами одет, и — О!

Его империю младую защищает.

Молчание, эпиграмма упала и увяла.

— Есть ли у нас мальчик, который сможет сыграть ее? — спросил Армин

— Мальчик? Напыщенный Аллен ее не потянет. Бычья упряжка для ее роскошного фургона, они не смогут вытянуть ее. Она — сверхраспутница мира. — Бен погрузил свое красноречие в эль, как кузнец, закаляющий меч в воде. — Ее мщение? Расскажи.

— Она дала ему то, что он не сможет потерять: сифилис.

Клеймо.

— О редкая Тисифона. — Испуганный мальчик-официант прибежал с элем, и Бен плеснул каплю на пол, чтобы потушить ее страсть. Потом, шипя, подставил лицо сквозняку, чтобы утихомирить ярость. И стал подробно объяснять свою точку зрения.

— С милордом произошла алхимическая инверсия: золото превратилось в ртуть. (Пары которой достигли мозга: ничто другое не может объяснить его стихотворение). Из золота в ртуть, а потом в олово: разве он, как грубый нищий, не стоял у порога старой королевы, хныча о монополии?

— Да, дядюшка, стоял.

— Есть в нем что-то от Юпитера: высокий бог содомии и олова. И поэтому... — Темнота упала и поплыла. Ничего, только тень на стене, ястребиный нос и мальчишечья спина: прихрамывающий мальчик, который разжигает огонь и подметает золу. Пугало. Тем не менее Бен содрогнулся. Даже в этой душной шумной таверне из его костей не выходит черный холод. «И поэтому свинца». Старый Сатурн, который пожирает своих детей. В глазу зимы, в дыму ртути — развратного мерцающего черного серебра — сидит лорд Оксфорд, холодный и мрачный, отравленный свинцом, тень короля теней. «Чертово воображение», но Бен все равно видит его, ясно, как на сцене. Но потухший: огонь стал пеплом, он накормил его гекатомбой из мальчиков, костром из их тел.

— Дядюшка?

Его рука, ладонь наружу: держи.

Месть времени: смерть-в-жизни. «Разве этого недостаточно?» спросил здравый смысл.

Итак: дать ему умереть, как умирают все люди, в свое время? Не все. Не как Бен, его сын, который умер преждевременно. Не как Питер Витгифт. Эти невинные легли в землю, а неприкосновенный монстр живет, чтобы кормить мальчиками свое умирающее вожделение. Отрезать ветки в цвету. Пусть ад вновь зажжет его и поглотит навсегда.